Дети войны… Разные судьбы, личные драмы. Есть среди нас и те, кто видел гибель своих родителей, родных и знакомых, видел смерть тяжелораненных, видел разруху городов и сел, видел и пережил все ужасы фашистских войск. Такого человека я хорошо знаю. Надежда Николаевна Асташенко (её девичья фамилия с 1957 года Грищенко) - наша сноха, жена моего брата Ивана. На мою просьбу рассказать о военной поре и обо всём, что пришлось пережить, Надежда Николаевна ответила согласием, хотя вспомнить о пережитом в годы войны не так-то легко. Вот её рассказ, в котором я старался ничего не пропустить. 

Родилась я в 1934 году в деревне Любщина Витебского района Витебской области. Наша семья - пять человек: мама, моя сестра Вера, я и два брата, Виктор и Геннадий. Я была младшей из всех, но, правда, была не очень спокойной, всегда бегала, шутила с подругами, часто приходилось защищать обиженных драчунами ребятишек. Мама всегда просила меня быть более сдержанной, но я не могла быть спокойной, поскольку не терпела несправедливости.
Мама работала в колхозе дояркой, поэтому основную домашнюю работу выполняли мы с сестрой Верой, поскольку она была старше всех. Колхозная жизнь до войны протекала так же, как и во всех колхозах Белоруссии: колхозы еще устойчивой экономики не добились, показатели производственной деятельности были невысокими, почва несильно была обогащена нужными элементами питания - и, как результат, у нашего земледелия были средние показатели.
Колхоз в основном сеял рожь, содержал молочных коров. Отца я не помню, поскольку он погиб в финскою войну, и мать осталась одна с четырьмя детьми. Безусловно, жить без отца было тяжело, но мама старалась сделать всё возможное, чтобы мы не сильно ощущали трудности. Правление колхоза помогало нам продуктами питания и кормами для домашнего скота.
О начале войны мы узнали рано утром 22 июня, когда над нашей деревней, низко над землёй, пролетел самолёт. Мы, дети и взрослые, не обратили внимания на знак на самолёте и только догадывались, почему он так низко пролетел. Позднее через работников партийного комитета мы узнали, что это был немецкий самолёт, летевший с разведывательной целью.
Через несколько дней в наше село вошли немецкие солдаты. Когда она вошли в нашу деревню, сразу же начали забирать всю живность у жителей, кур, у кого они были, а отдельные солдаты даже копались в шифоньерах и забирали новые вещи.
Положение сельчан с каждым днём ужесточалось, поскольку около нашей деревни был густой лес и там всегда прятались партизаны и некоторые жители деревни с оружием. Мы, дети, тоже часто убегали в лес, там рыли окопы и даже иногда в этих окопах ночевали, потому что партизаны давали нам продукты.
Наш дом по какому-то донесению был взят немецкой охраной под наблюдение. Я знала об этом и предупредила своего дядю Кирилла, который был связан с партизанами. Он всегда в ночное время приходил к нам в дом и приносил продукты питания для нас.
Видимо, кто-то из наших жителей, настроенных на сотрудничество с немецкой охраной, доложил об этом, и за нашим домом установили наблюдение. Даже был случай, когда охрана обстреляла наш дом, и меня ранили в руку.
Партизанское движение в Белоруссии было активным. Этому способствовала лесистая местность, где образовались непроходимые болота и можно было удачно сосредоточиться для нападения на немецкий транспорт, в том числе конный. И партизаны всё это делали, что вызывало у немцев злобу на жителей деревни. Однажды, я это хорошо помню, нас, детей и часть местных жителей, охрана собрала в круг, потом построили в линейку. Пришло несколько вооруженных автоматами солдат, которые нас окружили и направили автоматы в нашу сторону. Конечно, мы переживали, хотя смерть видели несколько раз, когда расстреливали отдельных партизан или тех, кто находился в укрытии у партизан, но всё же жить нам хотелось.
Мы увидели, как подъехала легковая машина, из которой вышли два офицера. Они подошли к старшему солдату, что-то по-немецки ему сказали. Мы поняли, что нас расстреливать не станут, поскольку в строю были дети и пожилые люди, и это могло вызвать усилие борьбы партизан против немецкой охраны. Нас распустили по домам, хотя дома ничего хорошего не было: пусто в шкафу, есть было нечего, нужно было ночью идти в лес к партизанам за хлебом или ждать своего дядю из леса.
Партизаны, узнав о попытке расстрела детей и жителей села, действительно, усилили нападения на охрану, забирали у них запасы, оружие и продукты, и скрывались в лесах…
Здесь Надежда Николаевна остановилась, ей было тяжело вспоминать о том жестком времени, и она постоянно во время нашей беседы вытирала слезы.
К сказанному о белорусских партизанах я добавил свои данные, взятые мною из неоднократно прочитанных книг Маршала Жукова. В воспоминаниях об освобождении Белоруссии и Украины он писал: «В течение трех лет Белоруссия изнывала под гнётом вражеской оккупации. Гитлеровцы разграбили всё общественное достояние белорусского народа, опустошили города, сожгли 1200 тысяч строений в селах, превратили в развалины 7 тысяч школ. Более двух миллионов мирных жителей, советских военнопленных было уничтожено. Не было почти ни одной семьи, которая жестоко бы ни пострадала.
Белоруссия не склонила голов перед врагом, народ не пал духом, не опустил руки в борьбе с оккупантами.
Зная, что Красная Армия уже разгромила немецкие войска на Украине, белорусские партизаны готовились к решающим операциям. К лету 1944 года в Белоруссии действовало 143 тысячи хорошо вооруженных партизан, объединенных в крупные отряды, которые проводили разрушения железнодорожных и шоссейных магистралей, мостов, что парализовало вражеский тыл в самый ответственный момент».
…Успокоившись, Надежда Николаевна продолжала. Она полностью согласилась со словами маршала Г.К. Жукова о белорусских партизанах, поскольку сама со своей мамой и членами семьи скрывалась в лесу. Там готовили окопы, искали еду и старались выжить.
Поскольку наши партизаны усилили активность нападений на немецкую охрану, продолжала Надежда Николаевна, то немецкое командование решило выслать из деревни всех жителей, включая детей, кроме больных, не способных двигаться. Нас всех собрали, мы взяли с собой легкие вещи (так было сказано охраной). Наша семья взяла с собой только то, что было крайне необходимо, и была готова двигаться. Поскольку я была самой младшей, меня постоянно держала за руку мама, я всегда была рядом с ней.
Когда все собрались, нашу колонну направили в сторону Минска. Точно никто не знал, куда мы двигались. Кто-то говорил, что всех здоровых жителей отправят в Германию на работы, а детей распределят по лагерям. Мы шли пешком, временами нам давали отдыхать. Охрана шла по бокам колонны и позади.
Мы подходили к небольшому населенному пункту, расположенному недалеко от Минска, и мне сильно захотелось пить. Как раз в стороне от нашей дороги было небольшое озеро, и мне разрешили выйти из колонны и напиться воды. Я хотела быстро пробежать через асфальтированную дорогу и не заметила, как из-за поворота выскочила немецкая машина, груженная каким-то железным грузом. Машина задела меня за шерстяную шаль и потащила за собой, метров четыреста. Шофер услышал крик стоящих людей и остановился. Как мне потом рассказывала мама, я была вся исцарапана, особенно руки и лицо, даже передние зубы выкрошились, была вся в крови, в сознание не приходила девять дней.
Колонну жителей частично разместили в лагере, куда попали мама, я и сестра, а остальных, включая моих братьев, повели дальше, в другой лагерь. Когда я пришла в сознание и открыла глаза, то увидела, что возле меня стояла в слезах мама и рядом женщина в халате. Это была русская женщина, работник медицинской части. Она сказала маме и мне, что мои раны поддаются лечению и опасности не вызывают. Так мы пробыли в этом лагере до освобождения города Минска и всей Белоруссии. Минск был освобожден в июле 1944 года.

Николай ГРИЩЕНКО, ветеран труда

Окончание следует