В День Победы, проходя по площади, я вспомнила, с какой душой он пел военные песни - в память об отце, погибшем на войне. Его хоронили за день до этого светлого праздника. Хорошо, что в последние годы его выступления записывались, и пусть несовершенные, любительские, но остались видеозаписи на память и его родным, и всем нам. Остался его голос, его лицо, так преображающееся во время выступления.
Он тяжело жил: остался вдовцом с двумя сыновьями-подростками, да еще в жуткие 90-е годы, когда на СПЗ зарплату давали чуть не подшипниками. И грустно было глядеть на него, кажется, совсем придавленного житейскими проблемами: худенький, в стареньком пиджачке, в очках с толщенными линзами - в последние годы он почти не видел. Но как преображался Мстислав Дмитриевич, когда начинал петь! Есть такие лица, от которых идет свечение, его - в пении - было именно таким. Кажется, он и жил все эти годы только благодаря музыке, готов был петь часами, выступать перед любой аудиторией... Профессионалы поговаривали: стар, пора остановиться. А жители города слушали, аплодировали, несли цветы, потому что в пении его было то, что теперь нечасто встретишь - душа. И в маленьком зале библиотеки на 50 человек опять и опять на его концертах сидели на приставных стульях, стояли в коридоре. А когда ему дали зал в «Мирасе», он тоже был полон. И голос его в большом зале летел так красиво и свободно.
…Он много болел, поэтому когда после ноябрьского концерта я слышала, что он болен, сначала просто терпеливо ждала, когда он вылечится от очередной простуды и можно будет объявлять концерт оперетты. Но однажды, вникнув, поняла, что это серьезно, что Щеглов уже больше месяца каждый день, как на работу, ходит по врачам, и ему делается все хуже. Потом уже ходить не мог, ослабел, приходилось каждый раз брать такси, чтобы попасть к терапевту, который отправлял к лору, дальше - к невропатологу, урологу, хирургу, - каждый посылал на очередные анализы и с облегчением отфутболивал непонятного больного к следующему специалисту.
И он, такой безответный, сидел из последних сил в нескончаемой очереди и был благодарен хоть за одно небезразличное слово. Кажется, положи человека в больницу, обследуй, помоги. А нельзя, оказывается, не положено класть без диагноза, а его нет. Положили в результате - по просьбе секретаря маслихата Г. Копеевой и личному звонку акима города. Прокололи антибиотики, стало легче - как он был благодарен! Но болезнь наступала, проявляла себя все коварнее. И опять походы по больницам, от специалиста к специалисту.
А потом был областной центр, куда тяжелые больные добираются, естественно, своим ходом - на рейсовом автобусе или микроавтобусе, и три дня в очередях. Диагноз поставили. Но лечить было уже поздно. Наверное, в нашем небольшом городе заболевание крови диагностировать было трудно. Но дело даже не в неверных диагнозах, неправильном лечении. Увы, как нас ни лечи, участь у всех одна. Смерть бывает быстрой или долгой и мучительной. Это кому как повезет.
Но в условиях нашего здравоохранения человек страдающий бывает еще и многократно унижен - вот что страшно. Унижен конкретными лицами, унижен всей системой здравоохранения, этой машиной, которой нет никакого дела до наших с вами мук. У них есть просто инструкции и приказы, которые надо выполнять. И как страшно умирать среди этого бездушия! Недавно слышала, как одна врач, полжизни отдавшая нашей медсанчасти, просила близких пообещать, что ни при каких условиях не отдадут ее в больницу. А другая - тоже врач, полгода назад потерявшая мать-медика, до сих пор не может сдержать слез, когда вспоминает о равнодушии своих коллег.
Среди замечательных людей, о которых я люблю рассказывать, был великий доктор Альберт Швейцер, лечивший дикарей в Экваториальной Африке. Он считал очень важным просто посидеть возле тяжелого больного, подержать его за руку. Говорят, у него был очень низкий процент смертности. Или мать Тереза. Ведь в ее хосписах больных не лечили, но она считала, что это важно, чтоб кто-то посидел возле умирающего, помолился, ободрил его. Наших медиков учат, конечно, многому. А вот доброте… Или нет, понимаю, на всех доброты хватит лишь у святых - может, учить будущих медиков хотя бы имитировать это сочувствие, говорить ровно, уважительно, не кричать, терпеливо выслушивать… Утопия? Да, конечно…
…Мстислав Дмитриевич умер дома, его выписали за пару дней до смерти. Слышала обрывок фразы, что, когда он умирал, звучала музыка Моцарта. Хорошо, что в нашей безжалостной жизни есть Моцарт! Хорошо, что у нас был Мстислав Дмитриевич Щеглов! Таких людей делается все меньше, возможно, скоро они и вовсе исчезнут. Спасибо ему.