– Молчун проклятый! И когда ты говорить-то начнешь? С этих слов обычно начиналось у маленького Артемки утро. Сначала мать пыталась «выбить» из сына хоть какое-то членораздельное слово, потом переходила на крик, а дальше уже и руки пускала в ход. Тело шестилетнего мальчугана было в не проходящих ссадинах и синяках, а на височной части головы красовалась огромная шишка. Когда и как она появилась, Галина не помнила, видимо, по пьянке пыталась в очередной раз научить сына говорить. Шишка росла и синела. Когда она приблизилась к размеру гусиного яйца, женщина начала волноваться. Артем был лишним ртом, нежеланным ребенком, мешающим Галине вести веселый образ жизни. Но эта шишка могла принести ей ненужные хлопоты. Мало того, могли заинтересоваться ее происхождением, вон по телевизору про чужих детей такие страсти показывают… Еще лишат родительских прав, а пособие всегда так кстати приходится.
В один из вечеров женщина села за письменный стол. Отодвинула грязную посуду, составила бутылки в угол комнаты, стряхнула крошки и села писать письмо. Адрес еще помнила, родилась в поселке Cавгавань Хабаровского края, там и мать ее проживала. Галину занесла сюда, в Казахстан, нелегкая в поисках счастья, да так и забыла про свою подопечную, бросив саму выплывать на волнах судьбы.
Замужем побывала не раз, ребенка вот прижила, и зачем он ей был нужен? Мужья долго не задерживались, один помер от пьянки, другого посадили на пять лет за воровство со склада, третий… да кто их упомнит. Так и перебивалась с чужими мужьями, случайными собутыльниками, жены окна били, за волосы таскали, одна даже ртути подкинула на погибель. Беременная Галина тогда помаялась, ртуть вымела, полы смахнула мокрой тряпкой, да и продолжала жить в развалюхе на краю города. Мальчонка родился вроде здоровый, а вот говорить к четырем годам так и не научился. Кормился объедками с застолий, что устраивала мать регулярно, с голоду не помирал, да и соседи подкармливали.
Про свою разгульную жизнь матери не написала, пожаловалась на безденежье, на свою горькую долю, на непутевых мужиков. Правда, приписала, что обещают хорошую работу в фирме с высокой зарплатой, да вот Артем – помеха. К тому же и говорить совсем не может, хворь, наверное, какая-то внутри сидит.
– Приезжай, Христа ради, маманя, возьми парнишку, развяжи руки мне. Живой ли шаман Аолур? Под силу ли ему будет Артему язык развязать? Совсем я с ним замучалась! – этими словами и закончила свое послание в далекий край.
Знала: после смерти отца мать осталась совсем одна, внук будет ей в радость. И не ошиблась. Ровно через месяц старушка появилась на пороге дома с небольшой сумкой через плечо. Перекрестилась, переступив через расстеленную половицу. Огляделась. На лице появился ужас от увиденного. Она была чистюлей, в кого только дочка уродилась? Прибранная по случаю комната выглядела убого и по-нищенски грязно. На стене был растянут подобранный на свалке ковер, на полу съежились тряпки, а вместо детской кроватки в углу стоял сбитый из досок топчан. На нем сидел испуганный малец с красивыми голубыми глазами и выступающими острыми коленками. Он смотрел на бабушку и не выразил никакой радости. Проявления эмоций здесь всячески пресекались, но на этот раз Галина была доброй: «Сынок, поздоровайся, это твоя бабушка Тася».
Артемка съехал с топчана и протянул по-взрослому ручку. Молча. Старая женщина держалась за сердце, вытирая уголками платка слезы. Дочку не жалела, непутевая, что с нее возьмешь. А вот за внука убила бы.
Ночевать не осталась, билет на обратный путь до Хабаровска уже был куплен. Галина для порядка попричитала, мол, и ноченьки не проведешь со мной, но это для порядка. Вытащив припасенную бутылку, она поставила на стол вареную картошку, селедку, пару огурцов, раскрыла банку с кабачковой икрой, получилась скатерть-самобранка. Пила Галина в гордом одиночестве, постепенно распаляясь и злясь. То ли на себя, то ли на сына, то ли на приехавшую мать. За околицу не вышла, уснула на топчане, безобразно открыв рот и похрапывая. Артем радовался переменам в жизни, но в поезд садился с содроганием. Баба Тася успела загрузиться нехитрыми продуктами, в дороге почти 9 суток придется находиться. Артем робко поел и сразу заснул.
Утром на просьбу бабушки вставать и умываться испуганно замахал головой: не привык к процедурам. На нижней полке сидел молодой мужчина.
Ночной пассажир сразу понравился мальчишке – веселый и добрый. На столике стояло много еды, не бабушкиной: яблоки, молоко, толстая колбаса, что-то белое кусочками, конфеты. От такого изобилия у Артема запершило в горле, но к лакомствам прикоснуться боялся: по рукам быстро мог получить. Обычной бутылки с вонючей водкой не было, значит, драки не предвидится.
Миша ехал до конечной, его в Хабаровске ждала работа и девушка. Он с удовольствием вел беседы с бабушкой, а Артему все казалось нереальным: проснется – и снова увидит пьяную мамку, какого-нибудь дядьку за столом и целую батарею пустых и полных бутылок. Но каждое утро было спокойным и сытным.
Бабушкины китайские супы быстро кончились, но стол всегда был заставлен едой. Артем уже наелся бананов, от яблок сводило скулы. А вот колбаса была каждый раз вкусная, Миша выбегал на всех станциях и всегда приносил кучу пакетов. Вареную картошку ели с солеными огурцами, запивая горячим чаем. Был и полдник, и вкусный ужин с разговорами-откровениями, которые случаются только в поездах. Баба Тася поведала соседям по купе о своем горе, упустив подробности о непутевой дочке: мол, везу внука к известному шаману, не говорит парнишка, мычит только, когда волнуется.
Миша ложился с Артемом на нижнюю полку, рассказывал ему сказки и видел, что парень все понимает, умеет сочувствовать и очень волнуется, когда в рассказах назревает конфликт. За неделю все пассажиры так сдружились, что знали друг о друге почти все. Каждый считал своим долгом подкормить мальчишку, пожалеть, приласкать, как-то подбодрить. Но он тянулся только к Михаилу, казалось, сойди он на ближайшей станции – бросится вслед. Ехавшие посмеивались: готовый сынок у тебя, Миша, что невесте скажешь?
До Хабаровска оставались сутки. Артем загрустил, поглаживая руки своего нового друга. А когда тот выходил на очередной станции за продуктами, от окна не отходил, улыбаясь через стекло. Баба Тася пила валерьянку и смахивала слезы. На этот раз Артем проявлял беспокойство, протирая грязное окно. Михаила нигде не было. Поезд тронулся, а он все не появлялся. Артем носился по вагону, мычал, молча плакал, заглядывая во все купе. Пассажиры тоже заволновались, не хватало, чтобы Михаил отстал от поезда, тут и вещи его, и наверняка, документы, выскочил-то в одной рубашке. Кто-то внес предложение сорвать стоп-кран, но без проводника не решались. Его как назло нигде не было.
И вдруг вагон дернулся, рельсы заскрипели, чемоданы с верхних полок полетели вниз, зазвенели бутылки, послышались крепкие выражения: «Кто посмел дернуть за кран?»
– Это я! Миши нет, он отстал от поезда! Пришедшие начальник поезда с милиционером не могли взять в толк: чему это так радуются пассажиры третьего вагона? И почему смеются, обнимая худенького, маленького мальчишку? Когда пассажиры объяснили причину своего настроения, пришедшие строгие дяди тоже стали улыбаться. Михаила обнаружили в соседнем вагоне: встретил друга по совместной работе и засиделся. Бабушку штрафовать не стали, прониклись радостью. До конечной станции назначения в вагоне было тихо: все слушали Артема, который никак не мог наговориться. Михаил взял у бабули адрес и пообещал по приезду всяческую помощь. Жаль, что первых слов своего сынишки мама так и не услышала.