Степногорску - 60 лет!
Сегодня прошел дождь, моросящие капли омыли совсем зеленую траву и жесткие, лежащие еще с прошлой осени листья, оставил лужи в выбоинах асфальта, покрыл холодной, липкой влагой скамейки. Небо хмурится чернильной тучей, в которую клонится, закатываясь на ночь, солнце. Значит, завтра снова будет дождь, который заставит ребятню сидеть дома. Жаль…
Нынешняя весна уже знойно гудит детскими голосами, шуршит шинами великов и самокатов, скрипит качелями- каруселями, рассыпается свежим желтым песком в песочницах, испытывает на прочность загорелые коленки, трещит юбочками и шортиками на горках, топает упругим мячом. Шум и гам на детских площадках не смолкает до темноты. Мне по сердцу такая картина – очень не люблю звенящую тишину пустых дворов. Именно таким, унылым и неуютным, несмотря на обильную зелень, выглядит мой родной дворик на 3-7 вот уже на протяжении многих лет. Кого из ребятни могут привлечь полуразбитая беседка, остов качелей и пустая, разрушенная глазница песочницы, заросшая кустами полыни? Их убогий вид не спасет никакая реставрация, и даже новые симпатичные скамейки, не так давно появившиеся здесь, выглядят чужими. Изредка выйдет на улицу сосед с четвертого этажа – погонять мяч с внуком, да мальчишки из последнего подъезда устроят «на камнях», одной из достопримечательности двора, междоусобицу палками и ветками. Вот и все развлечения. А ведь когда-то в той же песочнице не хватало места, и ругались из-за очереди на качели, и беспощадно гнали с турников и беседки девчонок и мальчишек из соседних домов. Неужели это было? Сколько лет назад?
В Степногорск наша семья переехала в сентябре 1972 года, когда мне было всего семь месяцев. Отцу на работе дали ордер на квартиру. По официальным документам местом моего рождения значится пгт Аксу, и этот вопиющий для меня несправедливостью факт часто был причиной горьких детских обид. Я отдавала предпочтение городу и никак не хотела признавать себя «аксускою», когда и родная сестра Наташа, и все знакомые вокруг – «степногорские». Скоро с гордостью смогу причислить себя к старожилам города. Я еще помню те моменты, когда двенадцатый магазин, который впоследствии был переименован в «Наш», был только в проекте, поэтому хлебом, крупами и чаем мы отоваривались в бакалейной лавке, находящейся в одной из квартир дома номер шесть. Я помню голый пустырь на месте шестой школы и последующую там стройку, высоченные заборы, колючую проволоку и заключенных. В окна нашей квартиры хорошо была видна «мотаня» (ребенком я думала, что она называется так, потому что возит на работу нашу родственницу бабу Мотю) и поселок Пригородный, еще не закрытый зданием СУСа и высотками пятого микрорайона. Прильнув к стеклу, я рассматривала далекие тучи на горизонте, и повторяла вслед за взрослыми: «А в Карабулаке дождь!».
Я никогда не ходила в детский сад и была по-настоящему домашним ребенком. Нашим с младшей сестрой воспитанием, а точнее, «приглядом», занималась баба Лена. Лет до шести я была ее «хвостиком», и мое пребывание во дворе ограничивалось лавочкой с бабушкиными приятельницами. Где-то далеко висели на турнике и лепили песочные куличи мои будущие подружки, но все попытки «сплавить» меня к ним становились безуспешными; общество взрослых людей с их странными именами - Валька из сороковой, Зойка с пятого, Лобаниха, Митрофановна, Галя-газовичка, Мишка Заяц и Аня Зайчиха, Найборода - было привычнее. И лишь когда я пошла в первый класс, для меня открылся новый, неизведанный доселе мир. В отличие от школы, где я стала лидером, в обществе дворовых девчонок мне отводилась далеко не первая роль. А что вы хотите для девочки, которая только к третьему классу (вот позорище!) кое-как научилась кувыркаться на турнике головой вперед и практически не выходила гулять не только за окрестности двора, но даже за «картину»!
«Картиной», или «стенкой», мы именовали некое каменно- бетонное сооружение во дворе, окруженное густым ивовым кустарником, на выходе к тротуару и восьмому дому. Оно сохранилось до сих пор, правда, не в первозданном виде. Пострадал сам фасад объекта, точнее, рисунок на нем, который просто замалевали белой краской. Навсегда исчезли нарисованные умелой рукой доисторические люди и животные, придававшие сооружению особый колорит. Рисунок обновлялся каждый год представителями ЖЭКа. «Стенка» много лет служила нам и футбольными воротами, и опорой для игры в выбивалы, и объектом для секретных посиделок. Нельзя было просто пошептаться на скамейке, в подъезде или беседке, обязательно нужно было пойти именно сюда, благо, строители обеспечили сооружение широким выступом, на который можно было присесть. Пойти за «картину» означало пропасть из вида родителей, а мне и моей сестре это категорически не разрешалось! Страх взрослых был обусловлен тем, что за «стенкой» иногда собирались алкаши и распивали вино, а тут еще произошел вопиющий случай – в соседнем подъезде какой-то мужик напугал маленькую девчонку (благо, она осталась невредимой). В общем, лично нам было запрещено покидать обозримые пределы двора, а потому и за «стенку», и за дом, и на «ракету» в соседний двор пятого дома мои подружки длительное время ходили без меня. Впрочем, такие вылазки по району и у них случались нечасто.
Детворы в нашем дворе было столько, что ее количеству мог бы позавидовать любой казахский аул. Мы не признавали половых и возрастных ограничений и могли, нося в портфеле учебники для пятого класса, с наслаждением копошиться в песочнице вместе с малышней. Единственное, чего не терпели, так это чужаков в своем дворе. Не знаю почему, но исключения делались только для Юльки из восьмого дома, тихой белобрысой девочке с необыкновенно длинными ресницами. Мы любовались ее светлыми лучистыми глазами, и ей разрешалось играть в нашей песочнице и кататься на наших качелях. Другие соседские девчонки жадно взирали на нашу беседку, хотя в каждом из соседних дворов стояли почти такие же. Но именно в нашей всем хотелось поиграть в школу или в куклы, поделиться на «казаков-разбойников», устроить штаб для «белых и красных», а по вечерам сюда со всей округи собиралась молодежь и, невзирая на окрики поборников тишины, орала песни под гитару.
Наши качели тоже пользовались особым спросом, в том числе и у многочисленных прохожих. Обычная железяка, о которую было разбито немало головушек, при желании порой взлетала выше растущего напротив тополя. Но такие виражи могли позволить себе только самые смелые. А еще примитивный аттракцион был малость помят недюжинной хулиганской силой и противно скрипел, потому только самым бесшабашным могло прийти в голову покататься днем, в послеобеденное время. Обязательно выходил на балкон кто-нибудь из взрослых и громко, в деталях, делал замечание нарушителю дневного отдыха. Вечером же качели работали на полную мощность. Как- то я заигралась и пропустила время приезда машины-мусоровоза. Наше домашнее ведро с бытовыми отходами, которое я оставила возле подъезда, опорожнила соседка баба Оля. А поскольку выносить мусор было моей прямой обязанностью, я получила дома за этот инцидент хорошего нагоняя. Мне было очень стыдно перед старушкой, тем более что вечерами она становилась практически членом нашей семьи – приходила смотреть телевизор, щурилась в экран, шумно раскачиваясь и притопывая ногами.
Дома почти всегда кто-то находился, и дверь нашей квартиры запиралась только на ночь, это было правилом. Моя бабушка обладала дружелюбным, веселым нравом, и к нам домой без спросу, без звонка и стука в дверь частенько забегали соседки. Но баба Оля была на особом счету, наша семья с ней дружила. Бывшая колхозница, она получала скромную пенсию, поэтому, хоть и жила со снохой и сыном, подрядилась мыть подъезды и за умеренную плату (в месяц рубль с квартиры) справлялась со своим делом усердно. И вот я решила отблагодарить ее за то вынесенное ведро с мусором. Уговорила подружку Аленку, и в один прекрасный день мы вымыли свой подъезд, с пятого по первый этаж. И сообщили, что теперь всегда будем так делать, бесплатно, ибо нечего человеку в таком возрасте напрягаться и стоять раком. Взрослые, а особенно баба Оля, были в шоке и от нашей работы, и от задумки. Строго-настрого нам запретили развозить грязь в подъезде. Честно, я не помню, были ли мы опечалены данным фактом, но все свое рвение решили перенести на уборку двора.
Наша дворничиха Роза безупречно справлялась со своими обязанностями и практически не оставляла поле для клининговой деятельности. Но ведь мы уже были «тимуровской командой», а потому пришлось связать веники из полыни и уделить пристальное внимание хотя бы песочнице. Нас хватило буквально на несколько раз, скоро надоело сметать рассыпавшийся за бортики песок и собирать осколки стекла. Поэтому в один прекрасный день мы решили ухаживать за бездомными котами. Их было немного, приходилось устраивать настоящую охоту на бедолаг, для которых строились из травы и веток гнезда и шалаши. Подкармливали животных домашними продуктами, а поскольку моя бабушка была недовольна, что бездомные кошки поглощают нашу колбасу и пьют сливки из наших же капроновых крышек, приходилось втихую таскать еду из холодильника. Коты отъедались и пропадали, мы отлавливали новых… Кроме бездомных животных, ухаживать больше было не за кем, и наша тимуровская деятельность сошла на нет. Позже мы организовали во дворе «Зеленый патруль», завели тетрадку, куда планировали записывать нарушителей и проводить с ними беседы. Но поскольку вредителей зеленых насаждений среди наших пацанов не наблюдалось, а от чужих можно было схлопотать подзатыльника, патруль благополучно завершил свою работу, по сути, так и не начав ее.
В одно прекрасное лето мы с девчонками заинтересовались спортом. На занятия физкультурой нас подвигли приехавшие из Капчагая к своим родственникам сестры Наташа и Оля. Было решено вставать в шесть утра и выходить на площадку для массовых упражнений. Сказано – сделано. Родители не стали препятствовать нашей очередной выдумке, так что проснулась я вовремя. А приезжая Наташка проспала, и мы решили, что семеро одного не ждут. Когда занятия были в самом разгаре, тишину двора располосовал пронзительный детский плач, похожий на звук сирены. Это Наташа вышла на балкон и увидела нас… Девчонка долго таила обиду, а мы за тот крик прозвали ее Сиреной. Наши спортивные достижения увенчались спринтерским забегом, для которого мы привлекли кого-то из взрослых с секундомером. А потом мы решили, что хватит с нас и школьных занятий физкультурой, тем более что движения нам хватало в играх.
Пионербол, выбивалы, классики, турники, шалаши в густой траве, плетеные из одуванчиков венки, сугробы тополиного пуха, горько-кислые мизерные ранетки и побеги сладкого корня, листья подорожника на разбитых в кровь коленках, муравейники, бумажные кораблики в лужах, зарытые в землю стеклышки-секретики… Сколько новых встреч, загадок и открытий таилось в каждом дне, сколько было пережито эмоций! Как жаль, что ни кусочка моего уличного детства не осталось запечатленным на фотографиях. Сосед дядя Володя, Алёнкин папа, снимал нас всех вместе, красивых и торжественных, лишь первого сентября.
Вспоминая детские годы, всегда удивляюсь тому, насколько воспитанно-интеллигентными были обитатели нашего двора. Я не помню ни драк, ни громких скандалов, ни преступлений на семейно-бытовой почве. Даже алкоголики отличались спокойным нравом, и если и надоедали окружающим, то только своим пьяным занудством. Вполне возможно, причиной тому был домком дед Иван, молчаливый старик с испепеляющим взглядом, которого все уважали и побаивались. Венцом хулиганских выходок наших мальчишек служили сломанные или изрисованные непристойными словами почтовые ящики, но на такое варварство были способны немногие. Единственный мальчишка, которого взрослые называли «бандитом» и прочили ему будущее за решеткой, гроза местной детворы Серега рыжий, мог сам прийти с повинной головой к родителям «униженного и оскорбленного», что, впрочем, не мешало ему на следующий день «крутить руки» очередной своей жертве. Серега не окончил свой путь в тюрьме, как предрекали ему некоторые взрослые, мало того, он достойно отслужил в горячей точке в составе миротворческой армии. И героем приходил на классные часы в родную третью школу.
Сереги больше нет. Это жизнь, так случилось. В шестнадцать лет не стало любимца нашей семьи, соседа по квартире и моего одноклассника Толика К. Он погиб в автоаварии. Это была наша самая страшная общая потеря. В далекой Карелии скончался Саша Н., мой друг детства и «жених», самый красивый мальчик нашего двора. В начале девяностых свел счеты с жизнью парнишка из соседнего подъезда, Ленька, тоже мой ровесник. Я уже почти не помню его лица. Разъехались по разным городам и странам почти все девчонки и мальчишки, с кем мы вместе росли и взрослели. С некоторыми мы дружим в «Одноклассниках», но зачастую все наше общение сводится к лайкам и поздравлениям по случаю дня рождения или свадьбы детей.
Я больше не люблю свой двор, точнее, не испытываю к нему особых чувств, хотя в нем выросла и моя дочь, да и внучке есть основания считать его родным. В нем нет и малейшего намека на ту, прежнюю жизнь. На балконах, на лавочках – чужие люди, чужие лица. Тополь напротив маминых окон вымахал выше крыши, уродливо разросся ветвями. Его надо спилить хотя бы наполовину, громадный, тяжелый, он давно стал опасным и для жителей, и для самого дома. А ведь еще несколько лет назад я отчаянно защищала это дерево и называла извергами тех, кто задумал эту идею…
Недавно в соцсетях мне попалась фотография, где запечатлен мой родной район – два дома-близнеца, проезжая часть и тротуар возле шестой школы. Я не знаю точно, сколько лет этому снимку, думаю, он конца семидесятых - начала восьмидесятых. Зелень еще не оформилась в мощные деревья, и на фото четко видно наши окна на третьем этаже и балкон с приоткрытой дверью. А за ними – моя семья, где, самое главное, еще живы-здоровы бабушка и папа. Мне хочется сесть на горячие от летнего жара качели, прислонить голову к прутьям, закрыть глаза и, тихонько раскачивая скрипучее железо, унестись мыслями в далекие годы, в родной двор, где нет еще ни разрухи, ни потерь. Туда, где в окна смотрится оранжевый закат, ветер срывает с тополей пуховые сережки, шуршит страницами забытой на балконе книжки, и ночные цикады в траве поют колыбельную, обещая впереди еще один новый день, по-детски беззаботный, яркий, незабываемый – счастливый день…
|