Не
стало моего папы - Всеволода Михайловича Тележинского. Больше он не будет
выходить навстречу, когда я прихожу с работы, или кричать из своей комнаты
перед сном: «Спокойной ночи, Натонька!». Не будет наших споров о жизни и
политике, забот о нем, заполняющих мой день, и даже походов в больницу - как в
последнюю его неделю - тоже не будет. Я знаю, что когда-то все теряют родителей,
все проходят через эту боль. Что ж, пройду и я. Но вот
что подумалось вдруг: смерть моего отца не только факт моей жизни. Это вымирает
- как когда-то вымерли мамонты - и скоро совсем исчезнет поколение особых людей
- делателей, созидателей. Они вошли во взрослую жизнь в конце 40-ых - начале
50-х, когда надо было строить города, заводы, создавать новые отрасли. Нужны
были люди энергичные, грамотные, умеющие принимать решения и брать на себя
ответственность. И такими они стали. Когда я, уже взрослая, встречала друзей
молодости моих родителей, которых мы в детстве звали дядя Боря, дядя Володя,
дядя Павлик, то всякий раз была потрясена: какие это крупные, яркие личности, сколько
в них оригинальности, силы, ума, обаяния! Должна признать: мы, наше поколение,
слабее, тусклее, что ли. Помню, с каким недоумением мама смотрела на наши
молодежные вечеринки. Мы их организовывали с фантазией, но я-то помнила, какие
праздники закатывали они. И не только я - все мои подруги вспоминали, какие
потрясающие большие и веселые компании были у их родителей. Ну а работа - это
было не просто средство заработать деньги, а, в первую очередь, Дело, которому
отдавали столько сил и времени, сколько было необходимо. Заканчивая
Алма-атинский горный институт, мой отец вовсе не мечтал о производстве. Один из
лучших студентов, он собирался в аспирантуру, но приехала комиссия их Москвы - и
как раз лучших отправили в южную Киргизию. Горное ущелье, речка Майли-Су,
несколько домишек, немного деревьев, вверх по ущелью маленький заводик по
переработке урановой руды - так называемая «Тройка», а еще выше в горах
строился более крупный завод - «Семерка». Молодой инженер начинал на «Тройке»
начальником смены. Требовали строго: не выполнила твоя смена план - оставайся
на следующую и вместе с ее начальником ликвидируй отставание. Но не только
требовали, но и учили, а учителя были замечательные. И что еще хорошо было в
Майли-Сае, там было все по-честному, никаких интриг, зависти или подхалимажа.
Поэтому и мой отец, и все молодые инженеры, приехавшие из Ташкента, Алма-Аты,
Харькова и других городов, навсегда усвоили именно этот стиль отношений. Я не
могу представить себе, чтобы папа или кто-то из его друзей хоть когда-то действовал
в корыстных целях, заискивал перед кем-то, шел против совести. Он довольно
быстро стал продвигаться по карьерной лестнице - начальник цеха, главный
технолог. Мы, дети, об этом, конечно, не догадывались, знали одно: папа приходил
с работы часто тогда, когда мы уже спали. Он был
всегда хорошим отцом и мужем, но, думаю, работа для него была важнее всего.
Раньше о производстве урана не говорили даже между своими, а в последние годы,
когда тщательно хранимые секреты стали известны всему миру, он увлеченно
рассказывал мне, ничего в этом не понимающей, о технологических процессах и
аппаратах. И ведь все помнил, до мелочей. Буквально этим летом папа вдруг начал
рассказывать мне о том, как перерабатывали руду на том, первом его заводе, и
чувствовалось, что это все ему по-прежнему очень интересно. Он, вообще, был
технарем до мозга костей, и когда я его вытаскивала погулять в лес, он смотрел
не на деревья, а на трубы, провода - куда идут, для чего. Мы
прожили в Майли-Сае до 1966 года. Издалека я с нежностью вспоминаю городок
моего детства, состоявший из одно- и двухэтажных домов, утопавших в зелени. Наш
деревянный дом был с трех сторон окружен виноградной беседкой, в саду росли
персики, сливы, вишни, грецкие орехи, цвели розы, георгины, моя бабушка была
увлеченным садоводом. В
последние годы майли-сайской жизни мой отец был директором завода, а когда
запасы урана стали подходить к концу, его вызвали в Москву и предложили поехать
в Степногорск, где как раз начал строиться гидрометаллургический завод, стать его
директором. ГМЗ начинался с заваленного документами кабинета, где сидели они
вдвоем с В.И. Сивковым. Работы было много: и контроль за строительством и
монтажом оборудования, и подбор кадров. Опять приходилось задерживаться
допоздна, ездить в командировки. В 1968
году, в декабре, была пущена первая очередь ГМЗ - гидрометаллургический цех.
Мой отец возглавил его. А завод стал развиваться дальше. Последние 20 лет он был
начальником Центральной заводской лаборатории, руководил большим женским
коллективом, со всеми его сложностями и проблемами. Меня часто останавливали
его бывшие сотрудницы, очень тепло расспрашивали о папе, передавали ему привет.
Вот и в последний путь пришли его проводить, хотя уже больше 20 лет он на
пенсии. Он рано
закончил трудовую деятельность - в 63 года, мог бы еще работать и работать, но после
развала Союза многое изменилось, пошли какие-то аппаратные игры, в которых он
никогда не участвовал. В общем, предложили уйти - он ушел, обиду скрывал, и
лишь в последние годы иногда говорил об этом, и я видела, что ему до сих пор
больно. Завод ему часто снился. Этим летом он пришел ко мне утром и сказал, что
на заводе была авария, ему звонили. И только после моих недоуменных вопросов
сообразил, что это был сон. После
выхода на пенсию открылась новая грань его характера. Когда папа был занят
работой, казалось, бытовые мелочи его не интересовали. Но теперь он первым
замечал разбитое окно или сломанную дверь в подъезде и добивался ремонта.
Постепенно соседи со всеми вопросами стали обращаться к нему. Он организовывал
собрания. Я их всегда боялась - шум, ругань, но он считал, что это нужно – и, в
самом деле, какие-то вопросы решались. А еще он был членом правления КСК, к
нашему с мамой неудовольствию: он всегда приходил оттуда такой возбужденный. Вообще,
проблемы ЖКХ в новых условиях очень волновали его. Не раз он писал письма, где
пытался убедить чиновников в том, что перекладывание всех ремонтных затрат на
плечи жильцов приведет к разрушению домов, что нужно активно работать с
должниками, а не увеличивать плату за услуги, «вешая» чужие долги на добросовестных
плательщиков. Я говорила ему, что все это бесполезно, что чиновники сомкнули
ряды и победить их нельзя, но он возражал, что все равно нужно бороться, что
нельзя молчать. Я садилась набирать его очередное письмо, понимая, что, по
большому счету, он прав¸ что он ведет себя как настоящий хозяин - в
противоположность нам, трусишкам, или новым хозяевам, думающим о выгоде. Письма
шли в довольно высокие инстанции, оттуда приходили ответы в красивых конвертах,
где активного пенсионера посылали. .. куда-то там далеко, но очень вежливо. Вот
таким был мой отец, человек уходящего поколения. Ходя по кабинетам, оформляя необходимые
для похорон бумаги, я в который раз услышала, как старушки жалуются: «Вот
приходим к докторам, а они ехидно спрашивают: сколько вам лет?». Явно намекают:
«Тебе, бабка, на тот свет пора, а ты по докторам ходишь». Папе повезло, его
даже положили в больницу, делали капельницы, сестрички и санитарочки были добры
к нему. Спасибо им за это. Но если
мы чего-нибудь стоим, считаем себя заслуживающими уважения, хорошо бы нам
научиться хоть иногда краснеть или хоть смущенно опускать глаза перед этими
дедушками и бабушками, которые когда-то построили то, что мы потом так бездарно
профукали, развалили. На
уроках по истории искусства, говоря о средних веках, я рассказываю, что, после
того как рухнула Римская империя, в Западной Европе лет 500 не строилось ничего
путного, а лишь растаскивались для строительства домишек римские дороги,
акведуки, амфитеатры. Кстати, полуразваленный римский Колизей - продукт как раз
такай деятельности средневековых строителей. И лишь потом появились люди,
способные возводить величественные храмы и замки. Что ж, может, через сколько-то
лет, веков и у нас народится новое поколение созидателей. А пока, пока… Прощай,
папа.
Наталья ТЕЛЕЖИНСКАЯ
|